Наказание в системе правовой реальности XXI века в историческом и философском аспектах[1]

УДК 340.134 

Страницы в журнале: 31-34

А.В. МАЛЬКО,

доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, директор Саратовского филиала Института государства и права РАН igp@sgap.ru

С.Л. СЛОБОДНЮК,

 доктор философских наук, доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ

Анализируются роль и место наказания в становящейся правовой реальности. Результаты исследования правовой реальности, которая сформировалась в представлениях Древнего мира, позволяют авторам заключить: 1) наказание есть необходимое условие становления и сохранения любой правовой реальности; 2) нравственная природа наказания безусловно требует ограничения рациональностью нормы.

Ключевые слова: наказание, нравственность, норма, правовая реальность, правосознание.

Punishment in system of becoming legal reality (historical and philosophical aspects)

Malko A., Slobodnjuk S.

In this article the authors analyze the role and position of punishment in establishing legal reality. The results of the research of the legal reality that has been formed with Ancient world ideas let authors to conclude that: 1) punishment is a necessary condition for the establishment and keeping of any legal reality; 2) moral character of the legal reality undoubtedly demands the restriction with norm rationality.

Keywords:  punishment, moral, norm, legal reality, sense of justice.

В  комплексе проблем, связанных с осмыслением особенностей правовой реальности, вопрос о месте и роли наказания имел и имеет наиболее важное значение. Обращение к опыту прошедших эпох показывает, что право и наказание не просто всегда идут вместе (эта мысль банальна), но находятся в отношениях, подобных отношениям Создателя и его беспутного творения, более известного под именем противника, или Сатаны. Предложенная аналогия не слишком хорошо укладывается в строгие формулы теории права, однако нельзя не признать, что означенные формулы явно вторичны по отношению к тем структурам взаимодействия права, наказания и правовой реальности, которые за последние тысячелетия успели родиться, достичь своего расцвета и уйти в неизвестность.

Уже первичные структуры правовой реальности, обнаруживаемые в различных мифологических представлениях, находятся в необходимой связи с архетипами рая и ада, что предполагает наличие столь же необходимых связей с воздаянием-поощрением и воздаянием-наказанием. О правомерности данного утверждения свидетельствуют сохранившиеся тексты Гомера и Гесиода, Ригведы и Законов Ману, а также священные книги тех, кто исповедует учение Торы, Нового Завета и Корана.

К примеру, в древнегреческой культуре («Теогония» Гесиода) мы можем наблюдать достаточно любопытную ситуацию, связанную с одним из важных моментов эволюции мира от уранического к олимпийскому периоду. Фемида, олицетворяющая для современного человека правосудие, способное невзирая на лица взвесить вину и покарать в соответствии с определенной мерой, в те давние времена оказалась совершенно бессильна перед тиранией Урана. Впрочем, это вполне объяснимо. Ведь, как верно указывается в комментарии Г. Властова, Фемида — это прежде всего начало правды, занимающее свое почетное место в группе «родителей всего существующего», по сути, одно из «отвлеченных понятий», «тех явлений, которые воплотились потом в конкретную форму», и «начало тех духовных способностей, на которых зиждутся человеческие общества, а именно чувство правды — Фемида и воспоминание, рождающее Муз, — Мнемозина»[2]. Иначе говоря, Фемида есть только образ (а скорее — прообраз) некоего правового идеала, и только: она не обладает ни реальной властью что-либо изменить, ни какими бы то ни было инструментами для этого изменения.

Более или менее заметные подвижки в правовой реальности ураническо-олимпийского универсума возникают лишь после того, как Фемида рождает Гор — Евномию, Ирену и, конечно же, Дике. В упомянутом выше комментарии особо отмечается, что с момента рождения Гор и Мойр в мире происходит качественная перемена. Если сама Фемида «есть олицетворение правды, правосудия, или, лучше сказать, она олицетворяет основной закон совести, на котором зиждется правда»[3], то ее дочери от Зевса — действенные проявления этой правды в земном мире и основание первичной структуры, обнаруживающей в себе признаки правовой реальности. Ведь Дике-правда «жалуется Зевсу, видя у людей неправду и несправедливые решения», Евномия есть «порядок, основанный на законах, и в этом смысле представляет порядок в мире физическом и в обществах человеческих», а «Ирена есть мир, происходящий от соблюдения законов»[4]. Правомерность этих выводов не может подвергнуть сомнению даже то обстоятельство, что «три рожденные от Зевса и Фемиды дочери суть существа отвлеченные, принадлежащие миру нравственному. Но как Горы вообще… они знаменуют собою неизменяющийся порядок природы»[5]. Отвлеченность дочерей Фемиды от земных проблем скорее кажущаяся, нежели действительная. Если бы дело обстояло иначе, то все они остались бы культурными знаками, представляющими сугубо научный интерес, а это, как мы знаем, не так.

Другое дело, что с течением времени в расстановке сил между Горами произошли довольно значимые изменения, и Дике, уверенно оттеснив в сторону своих сестер, вышла на передний план. У того же Гесиода в «Трудах и днях» говорится об особой роли именно этой богини: «Дева великая Дике, рожденная Зевсом, / Славная, чтимая всеми богами, жильцами Олимпа. / Если неправым деяньем ее оскорбят и обидят, / Подле родителя-Зевса немедля садится богиня / И о неправде людской сообщает ему. И страдает / Целый народ за нечестье царей, злоумышленно правду / Неправосудьем своим от прямого пути отклонивших»[6].

Постепенно из отстраненной наблюдательницы и блюстительницы Дике превращается в деятельное начало. Теперь она — «вершительница справедливости в круговороте душ»[7]. «Остальные же по окончании своей первой жизни подвергаются суду, а после приговора суда одни отбывают наказание, сошедши в подземные темницы, другие же, кого Дике облегчила от груза и подняла в некую область неба, ведут жизнь соответственно той, какую они прожили в человеческом образе»[8]. Это к Дике взывает хор у Еврипида с просьбой собственноручно покарать несчастного Пенфея: «Гряди же ты, кара, с грозой, с мечом, / И шею насквозь проколи / Тому, кто суд и правду безбожный оскорбил, / Пенфею, чаду праха!»[9] А у Павсания в описании сокровищ, хранящихся в храме Геры, мы обнаруживаем весьма значимое для нас свидетельство. Говоря об изображениях «на знаменитом ларце Кипсела, тирана Коринфа»[10], путешественник обращает наше внимание и на ту картину, где «женщина красивого вида наказывает другую, отталкивающего вида; одной рукой она ее душит, в другой у нее трость, которою она ее бьет; это Дика (Правда) так обращается с Адикией (Кривдой)»[11]. Таким образом, Дике в какой-то степени становится воплощением Фемиды, деятельно подтверждающим ее присутствие в земной действительности.

На наш взгляд, именно благодаря этому обстоятельству Фемида получает возможность не просто олицетворять бытийно-нравственный идеал, но и осуществлять его в конкретных актах, имеющих четко выраженную карательную направленность. Подтверждение этому легко обнаруживается уже с гомеровских времен: именно к Фемиде взывает Телемах, когда дом Одиссея подвергается нашествию женихов; именно Фемидой клянутся, когда речь идет о неотвратимости возмездия («Электра» Софокла, «Метаморфозы» Овидия, «Медея» Еврипида). Парадоксальной жизнеспособности присущего Фемиде сочетания несочетаемых свойств способствовало несколько обстоятельств. В первую очередь это, безусловно, происхождение богини, которая «раньше… ничем не отличалась от земли и была страшным законом ее стихийных и беспорядочных действий», но в олимпийский период обрела статус богини справедливости, богини прекрасного человеческого правопорядка, став символом благоустроенного царства Зевса1. Второе обстоятельство — отмеченное выше разделение функций между Фемидой и Дике, а впоследствии и Немезидой. И наконец, природа самой правовой реальности, начинающей свое формирование в рамках мифологических представлений древнего мира.

Не обремененное тонкостями правоведения, как и самим понятием права, правосознание тех времен опиралось на предельные оппозиции морально-этической природы: добро и зло, справедливость и несправедливость. А изначальная относительность категорий, лежащих в основании этих оппозиций, влияла как на правосознание древности, так и на ту правовую реальность, что образовывала с последним сложную целостную систему, в которой базис и надстройка менялись местами с той же непринужденностью, с какой это делали добро и зло в известном рассказе о готтентотской морали.

Если же мы возьмем на себя труд сопоставить правовые воззрения, зафиксированные в древнегреческих и древнеиндийских текстах, Ветхом Завете, Авесте и т. д., то увидим, что 1) гносеологически ориентированное правосознание Аттики и нравственно ориентированное правосознание поклонников Ахура-Мазды явно родственны друг другу; 2) правосознание индийцев, устремленных к брахману или нирване, в отдельных сущностных чертах оказывается близко жизнеприемлющему правосознанию почитателей Торы и Нового Завета. Такое странное на первый взгляд сближение не просто далеких, но иногда чуждых друг другу мировоззренческих типов обусловлено, как нам думается, архетипической общностью «инструментария» построения правовой реальности в любой из человеческих культур.

Изначальное противостояние хаоса и первичной упорядоченности находит свое воплощение не только на онтологическом уровне. В определенный момент развития перипетии их отношений начинают требовать сначала нравственной оценки, а затем и конкретных действий, которые способны сохранить равновесие становящейся системы на всех уровнях. Отсюда — частично типологическое, частично генетическое родство реакций на явные и тайные попытки хаоса изменить направление становления.

Немаловажно и то, что данная реакция всегда имеет четко выраженную карательную направленность: злодеяния Урана и Крона прерываются оскоплением и низвержением в Тартар; Варуна, соблюдая правопорядок среди людей и богов, в первую очередь наказывает провинившихся, предавая их смерти, а только затем проявляет милость к раскаивающимся; светлый Ахура-Мазда абсолютно беспощаден к клятвопреступникам. Более того, в новозаветном правосознании одну из главных ролей играет изменившийся внешне, но оставшийся сущностно неизменным принцип талиона: «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя… И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя...» (Мф. 5:29—30)[12].

Подводя итоги сказанному, авторы, видимо, имеют некоторые основания полагать, что высказанные в начале статьи мысли о специфике взаимодействия права, наказания и т. д. находят подтверждение уже в период первичного становления правовой реальности. При этом обращает на себя внимание тот факт, что категориальный «возраст» наказания оказывается гораздо большим, нежели возраст права. Последнее обстоятельство в очередной раз доказывает, что нравственное начало правовой реальности безусловно первично по отношению к началу нормативному, идущему от разума. Однако только присутствие нормы  способно превратить наказание из орудия справедливости в инструмент созидания и сохранения гармоничной правовой реальности.

Библиография

1 Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 11-03-00506а).

2 Властов Г.К. Теогония Гезиода и Прометей: разбор сказаний. — Спб., 1897. С. 40—41.

3 Там же. С. 416.

4 Там же.

5 Там же.

6 Гесиод. Труды и дни // URL: http://ancientrome.ru/antlitr/hesiod/works-days-f.htm (дата обращения: 24.10.2011).

7 Тахо-Годи А. А. Дике // Мифы народов мира: в 2 т. — М., 1991. Т. 1. С. 378.

8 Платон. Федр // Платон. Сочинения: в 4 т. — СПб., 2007. Т. 2. С. 189.

9 Еврипид. Вакханки // Еврипид. Трагедии: в 2 т. — М., 1991. Т. 2. С. 428.

10 Тахо-Годи А.А. Указ. соч.

11 Павсаний. Описание Эллады: в 2 т. — М., 2002. Т. 1. С. 370.

11 Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. — М., 1996. С. 89.

12 Кстати, далее в Нагорной проповеди обнаруживаются слова, в которых, помимо канонического содержания, можно усмотреть своеобразный комментарий, поясняющий, когда следует руководствоваться новой трактовкой принципа талиона: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (Мф., 5:38—41).