Право на самоопределение как процесс согласования интересов

УДК 323.17:341.231.5

Страницы в журнале:  27-33

М.Б. Напсо, 

доктор юридических наук, профессор кафедры гражданско-правовых дисциплин Северо-Кавказского государственного юридического института (филиала Саратовской государственной юридической академии в г. Черкесске)Россия, Черкесск napso.maryana@mail.ru

Анализируется проблема современной интерпретации права на самоопределение. По мнению автора, главная сложность в реализации права на самоопределение в современных реалиях заключается в необходимости соблюдения трех условий: последовательного соблюдения норм международного права, учета особенностей конкретно-исторической ситуации и консенсуса между заинтересованными сторонами. Первое создает четкие правила и рамки, универсальные при любых условиях. Второе позволяет успешно справляться с современными вызовами, смещая акценты и предопределяя такие форм реализации права на самоопределение, которые наиболее адекватно отражают особенности складывающейся общественно-политической ситуации. Третье предотвращает реализацию права на самоопределение в конфликтной форме и непредсказуемость односторонних действий. Автор глубоко убежден в том, что реализация права на самоопределение определяется, во-первых, контекстом самых разнообразных интересов; во-вторых, тем, находятся ли эти интересы в состоянии противоречия, столкновения или даже конфликта; в-третьих, тем, насколько противоречие интересов этнически окрашено. В силу этого он считает весьма плодотворным взгляд на проблему самоопределения как на процесс анализа и согласования интересов.

Ключевые слова: право на самоопределение, национальные интересы, этнополитический статус, коллективные права, самоопределяющаяся территория, референдум, «цветные революции», разнообразие форм реализации права на самоопределение.

Бум локальных идентичностей, расширение процессов этнического самопознания и самоутверждения — отличительная черта современного мира. И это вызвано в том числе и потребностью обретения этническими общностями более высокого этнополитического статуса. Главную роль в этом процессе продолжает играть право народов на самоопределение. Востребованность права на самоопределение, на наш взгляд, может быть объяснена двумя главными причинами. Во-первых, это определение юридического статуса территории, на которой народ проживает. Право на самоопределение легитимирует связь между народом и территорией: позволяет не только реализовать право на проживание на определенной территории, право суверенитета над ее естественными и природными ресурсами как основу существования, но и четко обозначить и сохранить собственное геокультурное и политическое пространство, что наилучшим образом обеспечивает реализацию всех других коллективных прав и признание со стороны иных народов, государств и всего мирового сообщества. Наличие собственной территории играет важнейшую роль для утверждения в качестве политического актора: политико-правовой статус народов, а значит, и объем их прав, «прежде всего определяется наличием своего государственного образования или их нахождением в составе другого государства» [9, с. 73].

Во-вторых, «народы, добиваясь независимости и свободы.., выступают в качестве» субъектов самоопределения и деколонизации, «а обретая независимость, сливаются с классическими субъектами международного права — государствами» [14]. Таким образом, народ из субъекта культуры становится субъектом политики и права, в то время как «этнос, не обретший статуса политики, обречен на участь объекта» [19, с. 33].

Вследствие продолжающихся споров по поводу субъекта права на самоопределение: народы в их гражданско-политическом понимании (нации), народы в этнокультурном понимании, население самоопределяющейся территории или народы, находящиеся в подчинении иностранному игу, господству и эксплуатации, — первым шагом на пути независимости становится утверждение этнического сообщества в качестве самостоятельного народа, что и объясняет современную востребованность этнополитических дискурсов. Как правило, это поиск народа-предка, сыгравшего значительную роль в истории, традиций государственности в прошлом; обоснование древности происхождения народа и его проживания на определенной территории, лидерства народа или его предков в регионе, совершения в отношении него актов геноцида, репрессий и т. д.; заявления о возможности воссоздания былого мира, былого величия и о формировании новой идентичности, объединяющей в себе несколько локальных идентичностей. И таким образом можно обойти многие ныне существующие ограничения. Например, меньшинства не обладают правом на самоопределение, и первое, с чего начинается их борьба за возможность территориального обособления, отделения, — приведение доказательств того, что меньшинство уже таковым не является, а представляет собой народ, нацию: армяне, проживающие в Карабахе, уже называют себя карабахцами, население Приднестровья — приднестровцами, как и закарпатские русины и т. д., и аргументируют они это особостью созданной культуры. К такому же доводу прибегают и коренные народы, чтобы дистанцироваться от национальных, этнических меньшинств и доказать свое право на самоопределение.

Для наглядности обратимся к следующему весьма показательному примеру. Особенности действия этнополитического дискурса точно и тонко подмечены Д.Д. Амоголоновой и Т.Д. Скрынниковой, которые, говоря о Бурятии, приходят к выводам высокого уровня обобщения. Современная периферийная этноидеология оперирует всей совокупностью этнических характеристик (территория, история, язык, религия) и нацелена на поиск особых ценностей. Прежде всего происходит «обновленное освоение пространства», умозрительное утверждение и легитимация территориальных границ не только относительно России, но и относительно Монголии: таким образом осознание своей гражданской принадлежности к России не мешает конструировать модель включения бурятского этноса на «духовно-мировоззренческих и исторических основаниях — земля и кровь» в иную территориальную общность, в иную идентичность. Все большее распространение получают идеологемы, основанные на интерпретации истории в сослагательном наклонении: о судьбе Бурятии, будь она с Монголией, говорится на юридическом языке «упущенной выгоды». В утверждениях о том, что этнос бурятов изначально располагался на его современной территории, происходит подмена понятий «этнос» и «территория». Древность происхождения становится аксиомой и главным доказательством того, что буряты «прошли все стадии формирования нации в парадигме советской теории этноса: племя — народность (как составная часть монгольского феодального государства) — нация». При этом давность происхождения приравнивается к понятиям исконности, аборигенности — все это используется как обоснование бурят в качестве «государствообразующей» нации, легитимности создания национального бурятского государства и права бурят на земли, заселенные иными народами. Другим признанным средством реэтнизации является обоснование принадлежности бурят к более широкой общности — байкальской или даже центральноазиатской суперэтнической традиции («Центральноазиатской цивилизации с ее общемонгольским началом и буддийской доминантой»). С одновременным реконструированием истории: ее «удревлением» (попытками «отыскать корни бурятского этноса во временах куда более отдаленных, чем Монгольская империя, и на более обширном географическом пространстве»), возвеличиванием (сотворением «великого» прошлого), приватизацией, «обусловленными потребностью легитимации прав этноса и в придании ему большей значимости» [2].

Все это призвано обеспечить, во-первых, историко-культурное обоснование факта формирования народа как нации, во-вторых, легитимацию ее прав на территориально-государственное образование, т. е., как пишет П.А. Оль, представить нацию как «этногосударственное единство» [12, с. 28]. Таким образом создается «теоретическое обоснование» суверенности, затем — легитимации и институционализации этнического этатизма, который при множестве внешне различных вариантов сводится к одному — «сакрализации “своего государства” и его интерпретации в качестве “высшей идеи” и “высшей ценности” этноса» и «максимизации собственной выгоды» [18]. Для нас в данной ситуации важен не только сам контекст, который целенаправленно формируется и используется для успешного продвижения вполне определенных этнонациональных интересов, но и факт того, что возможности правового регулирования такого контекста весьма и весьма ограничены.

Создание и активное внедрение такого рода идеологем вовсе не безобидно и может поставить под сомнение истину о том, что самоопределение должно быть результатом свободного добровольного выбора народа. Действительно, именно народ, руководствуясь собственными интересами, волен выбирать в условиях полной свободы и без вмешательства извне в широком спектре форм самоопределения (вплоть до сецессии) ту, которая наилучшим образом соответствует его потребностям. Необходимость и обязательность подлинного и свободного волеизъявления как условия признания результатов самоопределения признается многими международно-правовыми источниками и многими юристами-международниками. В частности, Э. Хименес де Аречага указывает: «Если такой результат является следствием свободного выбора населением соответствующей территории, то можно считать, что принцип самоопределения полностью соблюден» [4, с. 9]. Однако в современных условиях, когда разработаны эффективные технологии манипулирования людьми, развертывания «революционных ситуаций», обеспечить всеобщность и демократический характер волеизъявления весьма нетрудно, тем более в условиях мобилизованной этничности. В таких условиях добровольность волеизъявления находится в большой зависимости от императива этнической коллективности, лояльности, от предлагаемого конструкта национальной идеи. И эффективных юридических рычагов противодействия подобным тенденциям на данный момент нет.

Еще одной попыткой является предложение предельно детализировать основания, критерии процедуры реализации права на самоопределение. В свое время Г.В. Старовойтова настаивала на необходимости обеспечения «единой и в целом понятной системы нормативных актов, которые бы описывали процедуру, критерии и условия определения», выработки «ясных критериев определения оснований для внешнего вмешательства в поддержку кажущегося справедливым требования». Поэтому она предложила в первую очередь разработать критерии определения законности требований о самоопределении, которые все в совокупности (а не один-два в отдельности) станут основой для признания движения за самоопределение «морально законным». В числе предложенных ею критериев следующие:

1) невыносимость существования «для народа под правлением государства, распространяющего свой суверенитет на территорию, на которой он проживает»; 2) историческое право; 3) этнический состав населения; 4) народное волеизъявление; 5) ответственность за последствия [15].

Для установления критериев законности требований отделения можно обратиться к Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций 1970 года, тем более что здесь речь идет о разрешении коллизии между принципом самоопределения и принципом территориальной целостности: недопустимо нарушение принципа территориальной целостности государств, которые действуют с соблюдением принципа равноправия и самоопределения народов, имеют правительства, представляющие весь народ, принадлежащий к данной территории, без различия расы, вероисповедания или цвета кожи. По этой же причине — из-за отсутствия целостной, внутренне непротиворечивой, понятной системы — все чаще звучат и предложения «четко определить, кого именно, какую группу людей мировое сообщество готово признать в качестве субъекта самоопределения». Нужно дать четкое законодательное определение терминам «народ», «самоопределение», подробно указать, каким критериям должно соответствовать новообразующееся государство для международного его признания, посредством каких процедур и с соблюдением каких требований должно проводиться политическое самоопределение [3, с. 18]. То есть нужна конкретизация права на самоопределение, заключающаяся в выработке терминологического аппарата, установлении форм самоопределения, определении механизмов и процедур, а также условий, критериев, требований признания их законными, что позволит приблизить идею самоопределения к практике и снизить ее «травмирующий» эффект. В принципе рациональное зерно в этом предложении есть.

Однако возникает вопрос о том, реально ли детальное регламентирование права на самоопределение в международном праве и решит ли это проблему соответствия формулировок многообразию особенностей этнополитического развития. Понятно, что нет. Для примера обратимся к очень сложному вопросу о праве на самоопределение для народов, исторически разделенных между несколькими государствами (в частности, более 30 млн курдов проживает в примыкающих друг к другу районах Сирии, Турции, Ирана, Ирака). Если не брать во внимание трудности в их отнесении к народу в его гражданско-политическом понимании в силу того, что они длительное время жили, развивались в этнокультурном, политико-экономическом пространстве разных государств, то возникает, по меньшей мере, еще две проблемы: реализация права на самоопределение сталкивается с действием принципа нерушимости территориальной целостности нескольких государств и различиями в их законодательстве. Следовательно, в каждом государстве право на самоопределение может быть реализовано по-разному.

Несомненно, специфичность, сложность и неоднозначность процессов национального и политического развития, межгосударственных отношений в современных условиях требуют преодоления рамок традиционной интерпретации содержания права на самоопределение в пользу более разнообразных форм его реализации. Тем более что расширение масштабов национально-освободительных движений, «этнический бум» изменили изначальное содержание понятия «суверенитет», включив в него совокупность различных форм так называемого ограниченного суверенитета, спектр возможных форм самоуправления между полным подчинением центральной власти и полной независимостью чрезвычайно широк, в широких пределах колеблются и объемы прав, представляемых центральной властью региональному правительству. Речь должна идти о разработке и использовании на практике компромиссных форм суверенитета и государственности (самоуправления), более гибких форм взаимодействия центральной, региональной и местных властей, и в первую очередь за счет автономизации, предоставления независимости действий на внутригосударственном уровне, а также создания специализированных автономий неполитического характера (культурной, языковой, религиозной, национально-культурной, персональной) для защиты некоторых сфер жизни — главным образом меньшинств — от вмешательства центрального правительства. Отход от схематичного применение международно-правовых норм и применения разнообразных форм реализации права на самоопределение необходимы в силу того, что та или иная ситуация разрешается исходя из принципов международного права, но на основе анализа конкретно-исторической ситуации и как результат консенсуса между всеми заинтересованными сторонами. Поэтому речь должна идти об интерпретации права на самоопределение для конкретно взятых условий и разработке заинтересованными сторонами механизмов его реализации с учетом особенностей этих условий и интересов сторон. В противном случае вероятность реализации права на самоопределение в конфликтной форме значительно возрастает, и это несет в себе серьезные угрозы, в первую очередь этнонациональному развитию.

В сущности этот спор напрямую касается проблемы соотношения юридической формы и реального социального, культурного, экономического и политического содержания. Мы согласны с В.Д. Зорькиным в том, что разрыв между идеальной формой и реальным содержанием, «бескомпромиссное насаждение идеальных юридических формализмов», «юридический бескомпромиссный максимализм» без учета реальной ситуации порождает хаос, поэтому конституционные нормы и законы не должны вступать в жесткое противоречие с реальностью — иначе они не смогут выступать в качестве «инструмента сопряжения юридической формы и реального содержания». Но это вовсе не означает, что «юридическая норма должна быть аморфной, мгновенно подстраиваемой под любой политический опыт. Юридическая форма должна иметь способность защищать самое себя. Она должна быть упругой, задающей нормы и рамки всегда несовершенной реальности» [8, с. 12]. Именно в этом и заключается преимущество права на самоопределение в его традиционном варианте. Но для того чтобы успешно справляться с современными вызовами при его реализации, требуется свежий взгляд на проблему самоопределения, изменение акцентов в процессе толкования принципа самоопределения.

В частности, не стоит забывать, что в современных условиях постоянного перемешивания населения в результате активных миграционных процессов возможности территориального самоопределения весьма ограничены. Более широкий взгляд на содержание права на самоопределение позволяет увидеть в нем правовой механизм, прежде всего, общей демократизации общества: Венская декларация и Программа действий 1993 года указывает, что демократия основывается на свободно выраженной воле народа определять свои собственные политическую, экономическую, социальную и культурную системы и на его полном участии во всех аспектах своей жизни, — а затем уже согласовании и учете интересов всех народов и этнических групп, что лежит в основе реализации принципа равноправия, неразрывно связанного с принципом самоопределения народов. Следовательно, его реализация — это диалог интересов, процесс их согласования. Главная опасность в реализации права на самоопределение — возможность неконтролируемых односторонних действий. Поэтому оно должно трактоваться как длительный многосторонний процесс согласования интересов. События на Украине — яркий тому пример.

Мы убеждены, что реализация права на самоопределение в той или иной форме определяется, во-первых, контекстом самых разнообразных интересов — геополитических, экономических, этнонациональных, интересов государства, экономических и политических элит, слоев населения, групп, общностей и т. д., которые отражают как объективные процессы развития, естественные различия (в том числе в образе жизни), неравенство возможностей, социальные противоречия, так и их субъективное восприятие; во-вторых, тем, находятся ли эти интересы в состоянии противоречия, столкновения или даже конфликта; в-третьих, тем, насколько противоречие интересов этнически окрашено.

Как процесс согласования интересов право на самоопределение имеет две стороны: процедурную и содержательную. Наибольшую сложность для правового регулирования представляет вторая: определить, насколько защищаемые интересы соответствуют реальным потребностям этнического развития (а не потребностям экономических и политических элит), довольно сложно. Среди критериев их «содержательной легитимности» одни называют высокий уровень этнической самоорганизации (наличие широкой сети различных общественных организаций, представляющих различные слои населения и различные позиции), другие — характер влияния на реализацию индивидуальных прав (защита коллективных прав должна способствовать реализации прав индивидуальных) и прав иных этнических общностей (реализация интересов одних этнических общностей посредством ущемления, игнорирования интересов других есть прямое нарушение принципа равноправия). Поэтому выбор конкретной формы реализации права на самоопределение зависит от содержания истинных этнонациональных интересов, определяется с учетом прав иных этнических общностей и обретает легитимность при условии ненарушения индивидуальных прав. Кроме того, немаловажную роль играет и процедура установления общественного мнения, мнения самоопределяющейся территории (ее населения, народа) по вопросу реализации права на самоопределение, что требует по крайней мере определения правового статуса органа, имеющего право принять решение о самоопределении, способа выявления волеизъявления населения, всех проживающих на территории народов (например, референдум, делегирование полномочий выборному органу) и проверки твердости заявленной воли (например, повторный референдум). События в Крыму подтверждают важность не только содержательной, но и процедурной составляющей. Как видим, последовательная реализация права на самоопределение есть процесс  демократизации общественной жизни в целом.

Стоит вспомнить, что принцип самоопределения, ставший результатом поисков форм организации самостоятельного регулирования жизнедеятельности социально-этнических общностей, вырос из идей, связанных с самоуправлением, саморегулированием, самоорганизацией (некоторые так и понимают право на самоопределение — как право на самоорганизацию своей жизни, саморегулирование и самоуправление [1]) и иными представлениями о демократии, как право всякого народа выбирать на постоянной основе подходящую ему форму правления (это то, что сейчас объемлется понятием «внутреннего самоопределения»). Деколонизация дополнила внутреннее самоопределение внешним — правом народа на свободу от иностранного ига. Его реализация зачастую имела этнический характер, что позволило рассматривать самоопределение как право этнических общностей. Да и сепаратизм в широком смысле понимается как проявление политической децентрализации, дезинтеграции: отчуждение от центральной власти, стремление сократить ее контроль над определенной территорией, сопротивление и противодействие усиливающемуся давлению, подчинению и все большей интеграции. В таком свете присутствие момента сепаратизма в праве на самоопределение очевидно.

Очевидно, реализация права на самоопределение во многом зависит от обеспечения прав и свобод в сфере управления государством и его территориальными подразделениями (расширения доступа к власти, ресурсам), создания реальных условий для их эффективного осуществления, что является непростой задачей. Сложности в ее решении оборачиваются трудностями в реализации права на самоопределение. Не зря сейчас так много говорится о регионализации снизу, о передаче все большего числа полномочий на места, о вовлечении в управление различных слоев населения и т. д.: в современных условиях право на самоуправление играет особую роль в реализации права на самоопределение, с одной стороны; с другой — оно во многом определяется возможностями реализации прав человека, прав меньшинств и прав народов.

Таким образом, речь идет об обретении институтом прав человека, меньшинств, народов все большего значения, что все больше ограничивает произвол государств. Именно всемерная демократизация общества снижает стремление одних к сецессии, других к сопротивлению ей. За привычной фразой «вплоть до выхода и образования самостоятельного государства» стоит многовариантный подход, широкий спектр политических решений, находящихся между двумя крайностями — сецессией и полным подчинением. В частности, чтобы успешно противостоять дезинтеграционным, сецессионным процессам, нужно знать, что их порождает: в одних случаях это неравноправие, дискриминация, экономическая отсталость, депривация населения и т. п., в других, наоборот, — успешное экономическое развитие, многолетний опыт самоуправления, налаженные связи с соседними регионами и т. д., а также последствия в том или ином случае для всех сторон. Многовариантность не востребована, на наш взгляд, по причине отсутствия практики ее активного применения, клишированности политического и массового сознания, для которого самоопределение сродни лишь территориальному обособлению и сецессии. Особо актуальной проблемой для международного сообщества и международного права является изучение как общемирового опыта, так и особенностей применения права на самоопределение во множестве различных ситуаций, их обобщение и использование для дополнения существующих и разработки новых правовых конструкций.

Список литературы

1. Авдюшин А.В., Маюров В.Г. Право на самоопределение следует конкретизировать // Московский журнал международного права. 1999. № 3.

2. Амоголонова Д.Д., Скрынникова Т.Д. Пространство идеологического дискурса постсоветской Бурятии // Политические исследования. 2005. № 2.

3. Арутюнов М.Г. Проблемы, предлагаемые к обсуждению за «круглым столом: вступительное слово // Государство, этносы, сепаратизм и проблемы прав человека. Круглый стол: проблемы, дискуссии, предложения. М., 2000. С. 18.

4. Барсегов Ю.Г. Самоопределение и территориальная целостность. Серия «Нагорный Карабах». Вып. № 2. Международно-гуманитарный Фонд арменоведения. М., 1993. С. 9.

5. Буланин Н.Д., Щербак А.Н. Трансферты против сецессии: опыт Дании и России // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 11.

6. Габоев А.Б. Зашита прав и свобод человека — важнейший составной элемент при осуществлении государственной национальной политики // Государство и право. 2005. № 1.

7. Гоптарева И.Б. Федеральная государственность и проблема регионализации: политико-правовой аспект // Политика и право. 2005. № 9.

8. Зорькин В.Д. Кризис доверия и государство // Российская газета. 2009. 10 апр.

9. Карапетян Л.М. Федерализм и права народов (курс лекций). М., 1999. С. 73.

10. Лукашева Е.А. Совершенствование деятельности государства — необходимое условие обеспечения прав человека // Государство и право. 2005. № 5.

11. Национальный вопрос и государственное строительство: проблемы России и опыт зарубежных стран: мат. науч. конф. (Москва, 27—28 апреля 2000 г.). М., 2001.

12. Оль П.А. Нация. СПб., 2002. С. 28.

13. Пешин Н.Л. Государственная власть и местное самоуправление в России. Проблемы развития конституционно-правовой модели. М., 2007.

14. Соколовский С.В. Индивидуальные и коллективные права в контексте проблемы меньшинств (международно-правовые аспекты) // Права меньшинств: антропологические, социологические и международно-правовые аспекты. URL: http:// lib.sale/pravo-mejdunarodnoe/prava-menshinstv-antropologicheskie.html (дата обращения: 22.01.2016).

15. Старовойтова Г.В. Национальное самоопределение: подходы и изучение случаев. URL: http://balkaria.info/public/starovoitova/samoopredelenie.htm (дата обращения: 22.01.2016).

16. Стешенко Л.Ю. Правовая политика России в сфере национальных отношений: теоретическое и историко-сравнительное исследование: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2003.

17. Султанов И.Р. Право народов на самоопределение и опыт его реализации: политико-правовой аспект: автореф. дис. … канд. полит. наук. М., 2001.

18. Тхагапсоев Х.Г. К российским превращениям либерализма // Вопросы философии. 2004. № 12.

19. Тэвдой-Бурмули А.И. Расширение ЕС и эволюция этнополитической ситуации в Европе // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 10. С. 33.

20. Фомиченко М.П. Права народов в Российской Федерации (конституционно-правовые аспекты): автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 2007.

21. Юрьев С.С. Правовой статус национальных меньшинств: институциональный и историко-сравнительный анализ: дис. … д-ра юрид. наук. М., 2000.