Правовая природа вещного права

В.Н. ЛАНДАКОВ,
адвокат Воронежской областной коллегии адвокатов
 
Вопрос о природе субъективного вещного права зачастую сводится к определению места и роли вещи как материального объекта вещного правоотношения в составе элементов последнего. Получившая наибольшее распространение среди юристов точка зрения на характер взаимосвязи вещей и субъектов вещного правоотношения заключается в признании невозможности установления правовой связи между лицом и вещью. Содержание же субъективного вещного права имеет при этом сугубо отрицательный характер: обеспечение возможности субъекту права реализовывать интерес в отношении вещи достигается путем установления обязанности для всех иных лиц не препятствовать ему в этом. 
 
За последние несколько лет появились работы, в которых делаются попытки обоснования сущности вещного права через придание отношению лица непосредственно к вещи юридического характера и конституирующего значения для рода вещных прав[1].
Некоторые ученые критически оценивают подобный взгляд на природу вещного права. Например, Г.Ф. Шершеневич в своем курсе гражданского права указывал: «всякое юридическое отношение есть отношение между людьми»[2]. Непонятно, отмечал Л.И. Петражицкий, «каким образом право может создавать “непосредственные связи” между людьми и вещами и какова природа этих мнимых связей»[3]. Советский цивилист Д.М. Генкин, рассуждая о субъективном праве собственности, наиболее полном вещном праве, писал: «Право собственности — это не власть над вещью, ибо отношение собственника к самой вещи не является правовым отношением»[4]. И уже в современном учебнике гражданского права Ю.К. Толстой указывает, что вещное право не сводится к закреплению отношения лица к вещи, потому что в таком случае «вещное право на роль права вообще не могло бы претендовать»[5].
Многие исследователи рассматривают сущность вещных прав как отношение лиц по поводу вещей[6]. Тем не менее продолжается теоретическая разработка иного представления — признания вещным правом юридической связи между лицом и вещью. Рассмотрим некоторые основания таких исследований.
Л.В. Щенникова в своей работе «Вещное право», присоединяясь к сторонникам оценки существа вещного права как закрепления отношения лица к вещи, отмечает, что «таким образом, содержание вещного права будет положительным, т. е. заключаться в определенных возможностях господства над вещью, а не в воздержании всех и каждого от всякого определенного воздействия на вещь»[7]. При этом исследователь не приводит обоснование своего мнения, лишь отмечает, что такое понимание соответствует целям гражданско-правового регулирования, смысл которого, по оценке автора, заключается «не в запретах и защите, а в обеспечении поступательного экономического развития»[8]. Отметим, что защита прав и законных интересов участников гражданского оборота и является одним из средств достижения этого экономического благополучия. Обоснование автором подобным образом своей точки зрения с таким же успехом может быть использовано и для подтверждения теории о сущности субъективного вещного права как элемента правоотношения, устанавливаемого исключительно между лицами.
М.В. Чередникова точку зрения на вещное право как на отношение между лицами по поводу вещей считает небесспорной[9]. Перечисляя положительные черты определения вещного права через юридическое отношение лица к вещи, автор пишет: «Само определение “юридическое” указывает на то, что речь идет об отношении, которое складывается в обществе при взаимодействии людей между собой. То есть юридическое отношение лица к вещи, устанавливаемое вещным правом, следует понимать не как непосредственное соприкосновение субъекта с вещью, а как возможность осуществления лицом своего права на вещь без посредничества других лиц»[10]. В приведенной цитате выводы из первого и второго предложений противоречат друг другу: сначала автор говорит об обществе, значимости взаимоотношений людей, затем опровергает свое суждение, утверждая отсутствие необходимости каких бы то ни было общественных взаимодействий для такого права.
Наиболее последовательно критика доминирующего на сегодняшний день подхода к сущности вещного права представлена в работе Е. Бариновой[11]. Автор отмечает, что пассивной обязанности всех третьих лиц не препятствовать собственнику в осуществлении его права недостаточно для достижения того интереса, ради которого право собственности устанавливается (пользование имуществом). «Если в праве собственности нет связи между собственником и вещью, то как мы определим принадлежность конкретной вещи конкретному собственнику… как далее закон распознает, что ему защищать, какое вмешательство устранять?»[12]
Автор, на наш взгляд, вполне справедливо заключает, что «понимание права собственности лишь как отношения между лицами по поводу вещей ответа на поставленные вопросы не дает» (курсив наш. — В.Л.)[13]. Далее исследователем делается заключение о необходимости установления юридической связи вещи с лицом на основании вышеприведенных рассуждений. Слово «лишь» выделено нами для того, чтобы показать, что автор приходит к своим выводам, отталкиваясь от категоричного признания невозможности разрешить поставленные им вопросы, основываясь на представлении о вещном праве только как на отношении между лицами по поводу вещей. Что же означает такая категоричность, и возможно ли преодолеть противоречия, не впадая в крайнюю оценку правовой связи управомоченного и обязанных субъектов?
Наличия обязанностей в абсолютном правоотношении оказывается недостаточно для характеристики его содержания в плане необходимости конкретизации такого правоотношения[14]. Достигнуть такой конкретизации возможно, лишь установив содержание субъективного права, противостоящего обязанности всех третьих лиц.
Действительно, такая обязанность всех третьих лиц служит только гарантом обеспечения возможности для собственника, субъекта иного вещного права реализовывать свое право. Одна из отличительных особенностей вещных прав в том и состоит, что решающее значение для удовлетворения интересов управомоченного имеют его собственные действия, а не действия другого противостоящего ему лица, как это имеет место быть в обязательственных правоотношениях. Для преодоления критики в адрес доминирующего подхода в определении сущности вещного права необходимо ответить в том числе и на вопрос о роли и месте вещи в структуре правоотношения.
А.О. Рыбалов, сторонник определения сущности вещных прав через отношение лиц
между собой по поводу вещи, отмечает необходимость наличия вещи в составе элементов вещного правоотношения наряду с правом и обязанностью[15]. «В силу неопределенности состава обязанных лиц одно правоотношение собственности отличается от другого определенностью субъекта и определенностью объекта права собственности»[16]. Очевидно, самой вещи должно принадлежать некоторое свое место в структуре вещного правоотношения уже хотя бы в силу одного его названия.
В структуре правоотношения различают субъектов, объект, субъективное право и юридическую обязанность. Субъективные права и обязанности субъектов правоотношения образуют его юридическое содержание. Участниками правоотношений являются его субъекты — люди и их объединения, а объектом — то, на что направлены субъективные права и обязанности участников. Реально действие таких прав и обязанностей оказывает давление на поведение субъектов правоотношения. О.С. Иоффе определяет правоотношение как идеологическую связь лиц, призванную воздействовать на реальное поведение охватываемых ею субъектов[17]. Поведение участников правоотношений в современной теории гражданского права рассматривается в связи с объектами, по поводу которых оно осуществляется (т. е. материальными предметами в данном случае). Гражданско-правовой режим определяет действия участников правоотношения, направленные на определенные материальные блага, устанавливая таким образом правовой режим благ[18]. В таком смысле уже можно рассуждать о материальных благах (вещах) как об объекте вещных правоотношений.
Отсюда становится понятным, что вещь присутствует в вещном правоотношении как тот материальный объект, воздействие на который запрещено всем другим лицам, и в этом отношении связана с их поведением. Придерживаясь представления о вещном праве как об отношении лиц по поводу вещей и невозможности установления юридической связи лица и вещи, заключим, что в связи с поведением субъекта права вещь в вещном правоотношении в явном виде не представлена.
 Может выглядеть непоследовательным, что, рассматривая поведение обязанных лиц в связи с вещью, мы не приходим к заключению об установлении тем самым юридической связи таких лиц с вещью, а в случае с субъектом права делаем такое умозаключение. Однако поведение обязанных лиц связано в рамках вещного правоотношения с самой вещью, воздействие на которую им запрещено. Поведение же субъекта права заключается в требовании от субъектов обязанности соответствующего поведения. Причем в рамках правоотношения такое действие субъекта права явным образом не связано с вещью. Поэтому, оценивая как юридически значимое такое поведение (в связи с вещью), мы тем самым придаем правовой характер отношению лица к вещи, что нельзя признать возможным.
Важным является закрепление за интересом субъекта права роли одного из элементов правоотношения, составляющего содержательный момент всякого субъективного права. Как справедливо замечает О.С. Иоффе, исключение интереса из содержания субъективного права привело бы к тому, что последнее оказалось бы бессодержательным с точки зрения его носителя[19]. «Любое субъективное право представляет собой право некоторого лица на чужое или свое поведение, направленное на удовлетворение интереса управомоченного, — иначе, право лица на удовлетворение своего интереса, осуществляемого определенным поведением обязанного или управомоченного»[20]. Здесь необходимо продолжить рассмотрение места интереса в структуре вещного правоотношения в ракурсе связи поведения субъекта и его интереса в отношении своей вещи.
Абсолютный характер субъективного вещного права предписывает говорить о возможности лица оказывать влияние на поведение всех иных лиц в отношении принадлежащей ему вещи. Находит ли в границах данных прав свое место и способность лица реализовывать свой интерес в отношении вещи? Представляется, что нет, не находит. Такой элемент обязанности всех других лиц, как обязанность терпеть всякие воздействия на вещь со стороны субъекта права, создает последнему условия для реализации своего интереса в отношении вещи любым незапрещенным способом. Однако возможность эта только физическая — в смысле возможности совершения любых фактических действий в условиях отсутствия к тому препятствий. Таким образом, на данном этапе рассуждений мы приходим к выводу, что юридически обеспеченная возможность действий самого субъекта права по реализации его интереса в отношении вещи не находит своего выражения в содержании субъективного вещного права. Налицо некоторое противоречие, которое, однако, не приводит нас к мысли об ошибочности представления интереса как содержательного момента субъективного вещного права либо о справедливости установления юридической связи лица с вещью.
Как мы уже неоднократно отмечали, вещь не связана с поведением субъекта права в вещном правоотношении явным образом. Вещь связана с поведением обязанных лиц. Субъект же права обладает возможностью воздействовать на поведение таковых, создавая тем самым благоприятный правовой режим вещи. Тем не менее складывается ситуация, при которой субъективное вещное право выглядит выхолощенным с точки зрения его носителя ввиду отсутствия соответствующего интереса к нему (интереса в отношении вещи).
Однако следует усомниться в таком отсутствии интереса субъекта вещного права. В силу отрицательного характера вещного права оказывается весьма уместным такой способ определения, когда «тождество и то, что его выражает, определяется посредством вычитания различий», а определяемое «не является тем, на что указывает знак… оно есть то, чем другие не являются, существуя в себе самом лишь в той мере, в какой другие от него отличаются»[21]. Возможность реализации интереса субъекта вещного права в отношении вещи есть то, чем не являются иные элементы вещного правоотношения, и именно в такой мере она присутствует в структуре такого правоотношения.
Данный вывод следует из осознания необходимости адекватного отображения правом регулируемых им жизненных отношений, т. е. их взаимного соответствия. Важность установления такого соответствия отметил еще в начале ХХ века Д.Д. Гримм: «...спрашивается… является ли тот или иной институт адекватным отображением соответствующих регулируемых им конкретных отношений, — если да, — то почему да, в каком смысле и в каких пределах»[22]. Также при этом следует помнить, что «правоотношение вообще и правоотношение собственности в частности — всего лишь модель, призванная описать заданное явление. Как и всякая модель, эта описывает действительность с упрощением»[23]. Не следует искать в праве точного копирования всех аспектов реальных жизненных отношений, юридические конструкции «не копируют рабски действительность: они составляются свободно, сообразно целям научного обобщения, и потому всегда уклоняются несколько от действительности»[24].
Необходимо отметить, что юридическая конструкция вещного права в виде отношения между лицами по поводу вещей предоставляет субъекту такого права достаточные возможности для реализации его интереса в отношении вещи и является адекватной реальным отношениям. Мы также уяснили, в каком смысле существует соответствие между правовой конструкцией субъективного вещного права и жизненными отношениями, установив характер связи поведения субъекта права и вещи как объекта его воздействия.
Пределом же соответствия здесь является общее для социальных наук положение об основном элементе общества, подлежащем изучению, а именно о взаимоотношении между лицами—членами общества. Применительно к нашему случаю это находит свое выражение в установлении правоотношений исключительно между лицами и невозможности установления юридической связи лица с вещью.
 
Библиография
1 См., например: Баринова Е. Вещные права — самостоятельная категория? // Хозяйство и право. 2002. № 7. С. 38—47; Рыбалов А.О. Абсолютные права и правоотношения // Правоведение. 2006. № 1. С. 129—142; Щенникова Л.В. Вещное право: Учеб. пособие. — М., 2006. С. 190.
2 Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. Т. 1 (по изд. 1912 г.). — М., 2005 // http://civil.consultant.ru/ elib/books/29/page_27.html
3 Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. — СПб., 2000. С. 160.
4 Генкин Д.М. Право собственности в СССР. — М., 1961. С. 54.
5 Гражданское право: Учеб. Т. 1. 6-е изд., перераб. и доп. — М., 2004. С. 392.
6 См.: Латыев А.Н. К вопросу об абсолютности вещных прав // Цивилистические исследования: Ежегодник гражданского права. Вып. 2. (2005). — М., 2006. С. 432—433.
7 Щенникова Л.В. Указ. соч. С. 51.
8 Щенникова Л.В. Указ. соч. С. 50.
9 См.: Чередникова М.В. О вещных правах по гражданскому кодексу Российской Федерации // Актуальные проблемы гражданского права. — М., 2000. С. 109.
10 Там же. С. 110.
11 См.: Баринова Е. Указ. ст. С. 38—47.
12 Там же.
13 Там же.
14 См.: Латыев А.Н. Указ. раб. С. 439.
15 См.: Рыбалов А.О. Указ. ст. С. 133.
16 Там же.
17 См.: Иоффе О.С. Избранные труды по гражданскому праву: Из истории цивилистической мысли. Гражданское правоотношение. Критика теории «хозяйственного права». — М., 2000. С. 609.
18 См.: Гражданское право: Учеб. Т. 1. 2-е изд., перераб. и доп. / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. — М., 2003. С. 604.
19 См.: Иоффе О.С. Указ. соч. С. 556.
20 Мотовиловкер Е.Я. Интерес как сущностный момент субъективного права (цивилистический аспект) // Правоведение. 2003. № 4. С. 52.
21 Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. — СПб., 1994. С. 174—175.
22 Гримм Д.Д. Соотношение между юридическими институтами и конкретными отношениями. — М., 1914. С. 1.
23 Рыбалов А.О. Указ. ст. С. 104—141.
24 Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. — СПб., 2004. С. 426.